47
В нашем доме появилась мышь, и зовут ее Дэн Браун, владыка нашего мира, создатель профессора Роберта Лэнгдона и проницательной, магнетичной Софи Невё. Книга захватила нас с первых страниц. Во время чтения ты лежишь на животе и болтаешь ногами; когда сюжет накаляется (что происходит регулярно), они так и пляшут вверх-вниз. Я – по другую сторону клетки, поглощен разворачивающимся действом не меньше тебя.
Мы то и дело прерываем чтение, чтобы обсудить «Опус Деи» и «Приорат Сиона» и посмотреть отрывки фильма в Интернете. Как бы нам обоим хотелось, чтобы Роберт Лэнгдон существовал на самом деле! Ты никогда еще не была так поглощена чтением, собственно, как и я.
– Мне нравятся книги Стивена Кинга, – говоришь ты. – Но они – чистый вымысел, взять хоть то же «Сияние». У Дэна Брауна совсем другое – видно, насколько все крепко и профессионально сработано.
Ты права, Бек. Я вспоминаю Бенджи, который все никак не хотел признать, что ему понравился новый роман Кинга. Накануне мы зачитались допоздна, а на следующее утро ты спозаранку разбудила меня тем, что с грохотом задвигала и выдвигала ящик. Туда-сюда, туда-сюда.
– Просыпайся! – кричишь ты. – Я умираю от нетерпения.
Мы начинаем читать, но без кофе не идет. Взлетаю по ступенькам и выскакиваю на улицу. Ты не просто справляешься с тестом, ты сдаешь его с блеском. Хотя в «Старбакс» длинная очередь, ты заслужила свой любимый кофе с соленой карамелью. У нас с тобой получился идеальный книжный клуб.
– Это ненормально, что я сочувствую Сайласу? – спросила ты у меня вчера. – Услышав о смерти Пич, я испытала скорее досаду, чем грусть. Она была для меня лучшей подругой в мире, потому что я была для нее целым миром. Она бредила мной, а я даже не помнила, когда у нее день рождения.
– Ты была ее церковью.
– А она – моим Сайласом.
И тогда я напомнил тебе наш первый разговор в книжном магазине: ты заявила, что я священник, а я ответил, что я церковь.
– Ого! – промолвила ты.
Обратно в магазин я лечу как на крыльях, и если б я умел свистеть, то непременно изобразил бы какую-нибудь счастливую мелодию. Мы – идеальная пара. Наше настоящее – это будущее, которое ждет Мег Райан и Томми Хэнкса после финального поцелуя в фильме «Вам письмо», победившего рак Джозефа Гордон-Левитта и симпатичного начинающего психотерапевта Анну Кендрик после того, как они доедят свою пиццу, в фильме «Жизнь прекрасна», Вайнону Райдер и Итана Хоука после того, как отзвучит песня «Ю-ту» в фильме «Реальность кусается». Когда я спускаюсь по лестнице, ты хлопаешь от радости. И тут же озадаченно замечаешь:
– Джо, стакан не пролезет в ящик.
– Знаю. – Люблю тебя за умение приспосабливаться.
– Как же ты мне его передашь?
Я улыбаюсь и достаю низкую, широкую чашку, которую купил специально для этого.
– Ого! – снова удивляешься ты.
За последние двадцать четыре часа это междометие вылетало у тебя чаще, чем за последние двадцать четыре недели. Ты говоришь, что я гений, и просишь еще раз рассказать, как мне удалось заманить Бенджи в магазин. Я не отказываю, и когда заканчиваю, ты снова восклицаешь:
– Ого!
Я польщен.
– Можно один вопрос? – спрашиваешь ты и ставишь чашку на пол. – В последнем его твите ты написал «в Нантакете». Я помню, как прочитала это и решила, что Бенджи окончательно скурился – ведь он знал, что правильно «на Нантакете».
– Отличная работа, Софи, – подкалываю я тебя и улыбаюсь: ты больше не скорбишь и не воюешь со мной, потому что «мы мир, мы дети, мы те, кто несет свет, так давайте будем щедрее»[19].
– Спасибо, профессор, – подмигиваешь ты.
– Перерыв?
– Да.
Нам хорошо вдвоем. Я включаю We Are The World, ты смеешься и спрашиваешь, почему я выбрал именно эту песню. Я говорю, что у нас здесь свой мир; ты внимательно слушаешь и соглашаешься со мной. Никогда раньше я не ощущал такой тесной связи с другим человеком. Мои чувства, мои мысли ты читаешь, как открытую книгу. И тебе нравится быть рядом.
Время летит незаметно. От чтения мы переходим к разговору о диккенсовском фестивале, от него – к обсуждению костюмов, и когда речь заходит о шляпах, я вспыхиваю, и ты понимаешь, что я видел фотографию Ники в красной шапке Холдена Колфилда. Ты откладываешь книгу и обнимаешь колени, как всегда делаешь, когда тебе становится по-настоящему грустно.
– Для тебя, наверное, это было ужасным ударом?
– Она ему не идет, – отмахиваюсь я, непробиваемый, как Роберт Лэнгдон.
– Я – обманщица.
– Что ты, Бек, совсем нет.
– Ты похож на того аристократа из «Приората Сиона». Вмиг все выяснил и вывел меня на чистую воду, а я такая глупая, что даже не смогла скрыть дурацкую шапку, не говоря уж об отвратительной, дешевой, гадкой интрижке…
Отвратительной! Дешевой! Гадкой! Интрижке! Какое счастье слышать от тебя такие слова.
– Ты сделала все, что в твоих силах. Просто надо быть аккуратнее с выбором партнера. – Я улыбаюсь.
– Точно. В целом мире не найти более преданного и пылкого любовника, чем ты, Джо.
– Кроме тебя.
Ты смеешься и подмигиваешь мне.
Мы погружаемся в чтение. Я не замечаю, как засыпаю. Ты тоже. Просыпаюсь я первым, однако тебя не бужу. Отдыхай, Бек. Поднимаюсь наверх, потягиваюсь. От Итана пришло сообщение:
«Джо, вот это новость! Передавай мои поздравления Бек. Блайт рассказала мне, что ее скоро напечатают в «Нью-йоркере»! Давайте встретимся на следующей неделе! Я угощаю! Или приходите к нам, мы с Блайт уже съехались!!!»
В этот раз восклицательные знаки полностью оправданы. Я искренне рад за него. Иду к стеллажам и нахожу «Большие надежды». Когда ты стряхнешь грезы сна, я расскажу, как сопровождал тебя в Бриджпорт и на фестиваль. И ты снова удивишься и скажешь «ого!».
Через час так все и происходит. Ты листаешь Диккенса и говоришь:
– Ого! То есть ты знал, как выглядят мои сводные брат с сестрой.
– Да. Я даже бороду купил.
Ты кидаешь «Большие надежды» обратно в ящик.
– Ты гений, Джо.
Забираю книгу.
– Готова?
Ты радостно выдыхаешь.
– Я уж и не надеялась, что ты спросишь.
Мы садимся по местам, и у меня такое чувство, будто мы разбегаемся, держась за руки, по пирсу и ныряем в глубокие, манящие воды – в мир «Кода да Винчи». Я абсолютно счастлив. Смотрю на тебя, и ты понимаешь меня без слов.
